- 25 май 2012 13:40.23
#3700837
Комплект уникален отнюдь не только редким сочетанием наград, но и подразделением, в котором служил кавалер...
Легендарный
186 ОСпН...
К сожалению - это был последний бой для кавалера...
Ставлю часть воспоминаний
Когута Игоря Олеговича - офицера этого отряда...
Калатский выход (05-12.07.1987.)Гибель экипажа двадцатьчетверки у горы Торгунд как-то повлияла на перемену отношения ко мне. Или это каким-то чудесным образом совпало с его собственными планами, но, наконец-то, мои увещевания и бесконечные, большей частью, неподъемные аргументы возымели некое действие на комбата, и он высочайше разрешил мне «проветриться» - выйти с ротой Славы Горошко на боевой выход.
Я весьма критично относился тогда к подобным «цыганско-таборным» выходам, аргументировано полагая, что они несут лишь вспомогательную, в тактическом отношении, нагрузку. Перекрывают некий/некие караванные маршруты, и, если очень повезет, создают искусственный канал или каналы из 1 – 3 караванных маршрутов, на другом направлении, где и должны бы происходить основные события, - в идеале.
А сейчас это ощущение лишь укрепилось. Нисколько ни забегая вперед, скажу, что так и получилось, ничуть не примазываясь к «чужому» результату.
Кроме всего прочего, Слава Горошко весьма ревностно относился к наличию «проверяющего» в его родном разведоргане, что к месту и не к месту, с учетом уровня его личного развития и полученного/недополученного воспитания, практически постоянно пытался продемонстрировать.
И еще. Была у него такая завидно положительная черта: умело пользоваться создавшимся положением некоего двоевластия в нетривиальных проявлениях обстановки. Когда он не брался ее адекватно оценить и, соответственно, принять решение и осуществить оное, он вдруг вспоминал о субординации и тут же перекладывал труд принятия этого самого решения на «старшего начальника».
Как бы там ни было, но 5 июля, около 11 часов Кабульского времени табор наш, состоявший из 5 БТР-70 3 роты, 1 БТР-70 роты минирования, Р-145М группы связи, вооруженной «Утесом», и 2 УРАЛов-4320, в кузове одного из которых была установлена трофейная ЗГУ-2, стартовал на войну. Много лет спустя я узнал от Дмитрия Леонидовича Кабашникова, что авторство в столь оригинальном составе бронегруппы принадлежало не Славе. Наличие «Уралов» в ее составе, да еще со столь мощным и грозным оружием, практически идеальной проходимостью, весьма повышала шансы ведения мобильных действий. Увы, не располагая опытом, столь мощный приварок в составе бронегруппы не был использован.
По «калатке» до административного центра провинции Заболь населенного пункта Калати-Гильзайи было 52 км . Но ею не пользовался никто, ни мы, ни духи, ни «зеленые». Все мосты были разрушены, обочины заминированы, это была вотчина дорожных разбойников, которых даже духи называли душманами (врагами). Духи ее пересекали во многих местах, с северо-востока на юго-запад и в обратном направлении, сообщаясь между Пакистаном и базовыми районами, а мы с «зелеными» двигались севернее дороги, по колонному пути, все равно подвергаясь опасности подрывов и засад, хотя бы периодически.
Вся «экскурсия» заняла часа 3 – 4. Пейзаж – однообразный, практически – лунный, да и тот, по большей части был скрыт в облаке пыли, поднятой впереди идущим бетером минеров. Уже на подходе к Калату, в районе развалин кишлака Джарулла, Горошко, в соответствии с утвержденным планом, высадил группу лейтенанта Пущина. Она ушла на засадные действия в район н.п. Мулла-Файзу-Калай, высота с отметкой 2329, группа скал-останцев. В другой обстановке, не имея на удалении 20- 30 км бронегруппы для подстраховки, мы бы никогда не рискнули выйти в этот район. Славе он был знаком еще с прошлой серии его «интердолга». Они там «гуляли» всем десантно-штурмовым батальоном. С тех пор духи серьезно нарастили свою инфраструктуру, организовав мощное ПВО, грамотную систему огневого поражения. И это, несмотря на многочисленные межпартийные разногласия и кровавые усобицы. Мы все же решили рискнуть, принимая во внимание факт некоего духовского успокоения и даже благодушия в этом районе.
Наш приход в Калат был встречен настороженно взрослым населением и шумно, традиционно – детишками. Мы проехали через весь город на южную окраину и раскинули свой табор между гарнизоном советских войск (9 пдр 3/317 пдп, усиленная взводом «Нона» и установкой «Град») и усадьбой, где жили ребята из ОАГр «Калат». Рассредоточили технику, определили сектора для ведения огня, организовали систему охраны и обороны, определились с источниками воды и взялись за себя. Хоть и говорят, что «гигиена – враг спецназа», но желание смыть с себя немедленно аккумулированную пятьюдесятью километрами пути пыль, оказалась не просто заманчивой, а прямо-таки навязчивой. Тем более, что гостеприимные хозяева оказались достаточно настойчивыми. После «помойки» руководитель ОАГр пригласил нас со Славой на плов. На этом светском рауте, кроме нас, были еще начальник местного ХАД, Царандоя, советник командира оперативного батальона ХАД, советник начальника Царандоя. Перед великосветским фуршетом мы уединились с главным советским военным разведчиком Калата, чтобы поближе рассмотреть театр предстоящих военных действий, и посмотреть глазами наших гостеприимных хозяев на обстановку вокруг Калата. То, что мы знали без них, заключалось в том, что над Калатом нависали серьезные тучи, разномастные, разнопартийные духи все ближе подбирались к городу. Резко участились обстрелы города реактивными снарядами. В городе стоял 82-й пехотный полк из состава 7 ПД 2 АК Афганистана, личный состав которого вызывал только улыбку – 150 человек, и это в его лучшие периоды, оперативный батальон ХАД (самое боеспособное и многочисленное подразделение), батальон Царандой. После массированного обстрела города 27 апреля 1987 года, когда погибло около 300 человек мирного населения, а также солдат из отдельной роты РСА, было принято решение о размещении советского гарнизона в городе. И теперь даже не залп, а просто пуск с земли одного РС, или просто «информация ОАГр», подкрепленная «благословением» местной власти, что, в принципе, не было проблемой никогда, компенсировался залпом «Нон» и обильными осадками из «Града». Позиции были в спешном порядке оборудованы в инженерном отношении. Однако, спешка никак не повлияла на продуманность размещения этих самых позиций. А с учетом того, что это была пойма реки Тарнакруд, грунт достаточно податливый, то траншеи и ходы сообщения были исполнены в полный профиль, инкрустированы щелями и укрытиями для личного состава.
Весь день 6 июля прошел в ползании по карте, беседах с местными «полководцами», «процедурном» решении вопроса об установлении нашего НП в крепости (а это не просто господствующая высота, это - командная высота, дающая широкие возможности на обозрение местных окрестностей на 5- 7 км в округе). С наступлением темноты мы со Славой поехали в крепость на УАЗике ОАГр (чтобы не привлекать лишнего внимания). Мои предположения оправдались. Вся округа всем своим видом показывала лояльность режиму. Ночь была безлунной. Вокруг – ни огонька. Никаких мятежных поползновений. В эту же ночь батальон ХАД пошел на засадные действия в район столовых гор южнее Калата, - предотвращать обстрел города.
Утро 7 июля началось с экшн-шоу. Первым номером в программе дня стал «боевой сигнал» лейтенанта Пущина: на его группу вышел пастух, группа была обнаружена, мол, забирайте – Мавр сделал свое дело, замена - не за горами. Слава, матерясь и бормоча под нос какие-то еще нелестные выражения и идиомы, стал собираться. Свое недовольство и раздражение он прямо выливал на любимый личный состав, который, уловив настроение ротного, летал и порхал, низко-низко над землей. А поскольку повоевать Слава любил, то собирался по-взрослому. Выбрал 3 лучших бетера, собрал эдакую мощную массовку. С трудом удалось оставить хоть что-то в резерве, так, знаете, на всякий случай. Часов около 10 Горошко убыл на эвакуацию группы Пущина. Район, как я уже отмечал, был жутко перспективный, но и ввалить духи могли совершенно запросто. И на полную катушку. Что, собственно, и произошло. Им, правда, не повезло со Славой. Любимой его забавой была рукопашная. Во всяком случае, о чем бы Слава не говорил, рано или поздно, все сводилось к этому самому виду боевого контакта.
Схема действий РОСпН- 703 в период с 5 по 12 июля 1987 годаВ общем, как показали будущие события, оказались наши бедные духи не в том месте и не в то время.
Минут через 40 после отъезда Славы ко мне приехал советник командира батальона ХАД, мол, выручайте, нас тут убивают. Поднимаюсь на крышу «агентурного» бунгало. Картина, скажу я вам, была показательной: на открытом месте, на одной из столовых горушек, в беспорядке, кто где, лежал батальон ХАД (человек 30), палил во все стороны, короткими перебежками пытаясь слезть с этой господствующей высоты, а по ним работал ОДИН миномет, тупо, но методично. Причем, не меняя позицию. По дыму выстрела засек позицию, передаю данные ребятам из «Нон». Те ответили. Сюрприз! ХАДовцы с перепугу стали метаться по плато. «Нона» огонь, естественно, прекратила. Мне интересно, кто и когда пустил легенду о том, что афганцы – воинственный народ. Не воинственнее наших азербайджанцев. У меня теперь непреодолимое сомнение в отношении Александра Великого.
В общем, все по-новому. Полюбоваться этим нелепым зрелищем вволю мне не удалось. Связисты позвали меня: Горошко к этому времени уже благополучно эвакуировавший группу Пущина к себе на броню, и решивший возвращаться в Калат той же дорогой, попал в засаду и уже минут 7 вел бой. Через 5 минут у него появился первый раненый. В конце концов, он решил воспользоваться великим изобретением человечества, называемым радио. В принципе, у него уже выхода не было.
Радиообмен с ним носил сумбурный характер:
- «Факел», как дела? Помощь нужна? Как 300-й?
- Нет, «Ява», сами справимся, 300-й – легкий.
Такой обмен продолжался минут 20. Почуяв что-то нехорошее, дал команду зампотеху 3 роты готовить технику, а командиру роты минирования, который был с нами на выходе, собрать всех военных. Про «почуял». Друзья не дадут соврать: я все время повторяю: у кого нет ума, у того, - железная интуиция. Ни разу на войне вот это ощущение, или «чуйка» меня не подвело. Позже, уже в Кандагаре, это дело оформилось в некую примету: оно дополнялось самопроизвольным развязыванием шнурков на обуви, причем в паре с ротным 3 роты, Лешей Паниным. В общем, какая-то мистика. Но вернемся к моей «многострадальной» бронегруппе. То, что удалось собрать, выглядело примерно так: 3 бетера, 2 миномета (82мм, трофейные), 19 человек со мной, в том числе 6 офицеров и в том числе 6 человек - экипажи. На хозяйстве оставались 2 УРАЛа, Р-145, л/с РМО, группы связи и двое – 3 роты. Горошко вышел на связь и сообщил о еще двух 300-ых. Я скомандовал «по коням!», доложился в отряд, попросил вертушки для эвакуации раненых и помчался.
Выйдя за околицу Калата, я, подчиняясь всемогущей «чуйке», свернул на запад. Как показали дальнейшие события, не прогадал.
Миновав, таким образом, злополучную дорогу, мы подошли к кишлаку Кала с юга. Поле со злаками упиралось в дорогу, в метрах 800 была уже «зеленка». Выстрелов не было слышно, порывистый ветер с юго-запада сносил любые звуки. Вспышек тоже не наблюдалось. Зампотех запросил остановки. Ко всем нашим радостям один из 2 бетеров его роты умер. Дилемма была прямо-таки из русской сказки. Налево пойдешь… Помните, да? Бросить его, даже с охраной – смерть. Тащить за собой – сразу потеряем и без того, не крейсерскую скорость. Опять же, по советским меркам – высокогорье – 1600м. Выхода не было. Не видел его и потом, когда прокручивал ситуацию снова и снова. Зацепил бетер тросом и – вперед.
А у Славы уже 5 раненых, один из них тяжелый,
Вольтер Гадилия. К тому времени у них уже работал снайпер. Сначала Андрея Гурова достал под колено.
А Вольтер вообще остался жить чудом. Забегая вперед, скажу, вследствие полученного ранения его комиссовали. Пуля попала в грудь, ушибла сердце, срикошетила от позвоночника и, пробив лопатку, вышла наружу. Санинструктор отрядного медпункта Вадим Голышков, погрузив Вольтера на броню бетера, сам сел на башню и держал систему на вытянутой руке. В другой руке он держал сигарету. И все это под огнем. А в это время мы, мобильные по самое «не могу», все-таки пхались на выручку. Наблюдая за местностью, я обнаружил некое движение по мандеху, по косой пересекающее наше направление. Остановил броню, спешил миномет, и Витя Саламатин открыл огонь почти вертикально, - дистанция была 350-400м. Причем, сам себе – командир, наводчик, заряжающий и подносчик боеприпасов. Минеры стали делать аналогичное. Но Витю перещеголять в отряде не смог никто. У него при прицеливании по стволу, без какой бы то ни было оптики, накрытие наступало, максимум, со второй мины. Правда, и с педагогом ему повезло. Горошко ведь – минометчик. После третьей мины Витя сказал: «Все, товарищ капитан, еще 3 контрольных выстрела и можно досматривать». Пока капитан Четыркин, командир роты минирования, с бойцами досматривал мандех, собирал оружие и документы, я управлялся с авиацией.
Вертушки забрали раненых, и пошли на Кандагар, а над нами повисли две душевные птицы, самые любимые мной до сих пор. ГРАЧИ! Обозначив себя оранжевым дымом и рассказав ребятам, где другие наши, определил им участок для «пахоты». В ответ услышал: «Ребята, пригнитесь как-то, работаем «капельками!». Я сел под колесо бетера, и занялся наконец-то, собой. Разрезал ножом шнурок на левом ботинке, - он был безвозвратно испорчен: пуля, ударив в подошву с носка, разворотила всю итальянскую микропорку. Я срезал лохмотья с ботинка и обулся. Мы продолжили движение и через 12 минут достигли цели своего путешествия.
Спрыгнув с брони и оказавшись в облаке собственной, с меня слетевшей пыли, я оказался подвергнутым еще более неприятному, уже в моральном отношении, воздействию.
Слава Горошко, забыв обо всем на свете, с матом и кулаками полез на меня, своего, как бы, начальника, да в боевой обстановке. Его удержали Четыркин и Игорь Серогнедов, тогда заместитель командира роты. Я вынужден был перейти на официальный язык, типа, «товарищ капитан» и т.д. Нас растянули в стороны. Прошло какое-то время.
Когда я докурил вторую сигарету, подошел Горошко, стал извиняться. Мы поговорили, очень тихо, но в очень резких тонах, слов я не подбирал. Просто рассказал ему о его подготовке к выходу, о средствах связи, о пулеметах Владимирова, которые смогли вести огонь только на бетере Четыркина, о самих бетерах, и их движках. В общем, слил воду…
Окончательно глаза Горошко потеплели, когда ему Четыркин показал трофейное оружие, еще теплое, в крови и мозгах своих бывших хозяев.
Надо было возвращаться на базу. Те десять дворов, которые до прилета ГРАЧЕЙ на наших картах назывались кишлаком Кала, трещали и чадили черным каким-то дымом, а на противоположном конце кишлака еще рвались боеприпасы (видимо, летчики попали в склад боеприпасов или в машину с оными, - духи любили свой тыл подтягивать поближе). Впереди на дороге лежало здоровенное дерево, переломленное у самого корневища. Поставив «умерший» бетер в середину своей колонны, мы тронулись. По ходу мы еще пытались связаться с 9 пдр, чтобы они выслали нам на встречу 2 БМП. Смеркалось уже. Идея принадлежала Славе. Я его сразу предупредил, что ничего из этого не выйдет, - у людей - свои задачи. Так оно и получилось. Нам отказали.
Уже после заката, без приключений, в сгущающихся сумерках, добрались до базы. Расставив технику, я не удержался, - вставил зампотеху, определив конкретный срок готовности бетера. На сеанс связи он уже принес список необходимых ему для ремонта запчастей.
Борис Михайлович Кудрявцев, руководитель ОАГр, смотрел на нас широко раскрытыми глазами. Трофейное оружие свалили у него в кабинете, в угол. Он пригласил нас, офицеров, на ужин, так сказать, для снятия стресса. Накрыли стол, мы сели, выпили. Меня потом за это наградили партийным «строгачем» - за организацию употребления спиртных напитков во время боевого выхода. Заложил замполит роты, Гатаулин, сидевший за одним с нами столом. В связи с ним же вылезла еще одна некрасивая история. Он со своей тройкой выгнал группу духов к окраине кишлака. Дальше, за мандехом – чистое поле. Духи бросают оружие и задирают руки. Он наводит на них АКС, но в магазине – пусто. Пока он вставлял полный, - духов след простыл. Это видели два бойца, с ним находившиеся. Когда меня начали «поощрять по партийной линии», бойцы пришли к Горошко и все рассказали. Слава дал этому делу ход. Гатаулина убрали в пехоту.
Что ж. Первый блин оказался не просто «комом». Пять раненых против 12 автоматов, одного РПГ-7 китайского производства, 63 списанных духов, в том числе главы «вооруженной оппозиции уезда» Зия-Абдалла Сульхака. Не жирно ли, для этой самой оппозиции?
Следующий день, точнее вечер, принес еще большую скорбь. Горошко не оставляла идея прямо с афганского блок-поста обозначить выход группы на засадные действия, чтобы в этом направлении перекрыть всякое движение духам. Они же пастухами, отарами, кочевниками эту местность практически вычешут, чтобы обнаружить эту виртуальную группу. Реальная же группа выйдет в другом месте и в другое время.
Как там у древних: «Благими намерениями дорога в ад выстелена»? Так и получилось. Уже практически ночью 8 июля после ложной высадки группы, при ее скрытной эвакуации был травмирован солдат. На малом ходу он попытался влезть в межколесный люк БТР-70. И тренировались до этого, но на ровном, правда. И он уже прошел в этот люк… Но уперся головой во впереди ползущего, а бетер на складке местности чуть провалился… Миша оказался под двумя задними колесами. То есть 12-тонная махина проехала по нему 2 задними колесами левого борта. Когда Горошко сообщил о случившемся, я только закончил сеанс связи с отрядом. Сломя голову, захватив Серегу Брусенцова, отрядного анестезиолога, участвовавшего в выходе, бросились в медпункт десантников, куда доставили Мишу. Вызвали санитарную пару вертушек из Кандагара. Наш вертолетный отряд в тот день выполнял УТП (учебно-тренировочные полеты), и у них закончилось стартовое время (что делать, издержки советской военно-воздушной системы). У парня был шок, его рвало. Верхние дыхательные пути были забиты этим делом. Врач медпункта, Серега Брусенцов и Игорь Серогнедов буквально отсасывали блевонтину, освобождая верхние дыхательные пути. Вскоре, минут через 40, Миша задышал сам. Осмотрели его: открытый множественный перелом правой голени, весь правый бок, до таза – в гематомах. Обезболили. Завернули в одеяла, его уже начало лихорадить. Выехали на вертолетную площадку. Я расставил бойцов с сигнальными огнями зеленого огня. Подошли вертушки, стали заходить. Спрашивали про духов. Дал им азимут, обозначил площадку. Сели со второго захода. На борту был врач. Брусенцов его лично проинструктировал. Вертушки растворились в фиолетовом небе над Калатом (Уже после нашего возвращения в отряд, 14 июля из госпиталя сообщили, что рядовой Лазарев Михаил Анатольевич, уроженец г. Клин Московской области, умер. Причина смерти: уросепсис, жировая эмболия. Вечная ему память!).
9 июля из отряда пришли вертушки, забрали трофейное оружие, нескольких солдат из 9 роты, привезли запчасти, продукты - агентурщикам, «пополнение в 9 роту». Командовал «пополнением» старший лейтенант Олег Онищук. Весь день, ночь, и еще полдня Олег провел в крепости, наблюдая за видами, открывающимися из цитадели. 10-го стал делиться со мной своими предложениями. Теоретически все они имели право на жизнь. Но сама жизнь подсказывала другой тактический ход. У Горошко была своя идея-фикс: Хасанхейльский проход, уже «помеченный» Пущиным. А во второй раз даже так «гладко», как в первый, могло и не пройти. Без всякой надежды я связался с отрядом. Комбат, на удивление, активно поддержал именно мое предложение, отклонив при этом и Славино, и даже 2 варианта действий Олега.
(Разгадка такой покладистости заключалась в очередном «залете» всеми любимого «полководца». В мое отсутствие комбат взял на себя труд ведения воздушной разведки караванных маршрутов. И вот как-то, по обеде, плотно откушавши связистского спирта, полетели они разведывать, причем, решили досмотреть какой-то там трактор в кишлаке. Сесть прямо на трактор восьмерка просто не может, а вторая – тем более. Если сесть поодаль, то досмотровой группе пришлось бы гулять через весь кишлачок, перескакивая через попадающиеся на пути арыки и дувалы. И неизвестно, чем бы эта прогулка закончилась. Все это и было в двух словах объяснено комбату. А он, сердешный, схватился за оружие, и давай обзывать и угрожать. Кое-как правый летчик и борттехник выпроводили его из пилотской кабины. А по возвращении командир экипажа капитан Серега Трепашко подал рапорт обо всем, об этом. Делу дали ход. И ждала «красавца» партийная комиссия. И состоялось заседание, и получил он взыскание, только оргвыводы не наступили, потому как снова, как и в январе этого же 1987 года спас от снятия его РЕЗУЛЬТАТ. Но это - совсем другая история).
Смысл выхода был проще яйца. Бронегруппа, возвращаясь в ППД, лихо высаживает группу Онищука в районе высоты с отм.1801. С учетом облака пыли, поднятого броней, времени суток (кто ж диверсантов высадит с утра пораньше, они ж до вечера не докантуются, пастухи прозвонят каждый сантиметр на пути следования брони), демонстративного возвращения шурави восвояси, ни один воспаленный чарсом мозг не подумает о том, что русские еще чего-то хотят. Дело-то сделано, банда разгромлена, сам товарищ Саканай поздравил и поблагодарил советских товарищей за снятие блокады с административного центра провинции. Слава Богу, обошлось без грамот и поцелуев взасос с оттяжкой. Афганцы к тому времени уже освоили нашу политбюрошную секс-технику.
С наступлением темноты же Олег выдвигается сначала на юго-запад, а потом – на запад и садится на караванный маршрут «имени Пущина», только юго-восточнее 12 км . Вот и весь замысел.
Опять же, опережая события, отмечу, что без «творческого подхода» со стороны командира группы могло и не быть ничего.
Так и сделали. Не снижая скорости, не акцентируя на мероприятии в радиообмене. Высадка прошла нормально. Олег прекрасно замел следы, впрочем, как всегда. Уходя от «добровольных» духовских помощников, ему пришлось пропускать через группу (буквально) отару овец, но он все равно достиг поставленной цели. Добытый им приз того стоил.
Вот так прошел мой первый боевой выход с бронегруппой, и на бронегруппе.
ИщуКЗ:292205,3423009,3831208;БКЗ:455924,473056,488385;ОВ1-131438,135229.Краб:13375,14996!
